Ершиный пруд

Мы потащили его в палатку, казаки нам помогли. Мы вскипятили ему чай  и
набили папирос. Он курил и все дрожал. И только к  вечеру  успокоился  наш
командир. Он не заговаривал больше  о  сумасбродном  своем  заявлении,  но
через неделю поехал в Ровно, освидетельствовался во врачебной  комиссии  и
был демобилизован как инвалид, имеющий шесть поранений.
   Так лишились мы Хлебникова. Я был этим опечален, потому  что  Хлебников
был тихий человек, похожий на меня характером. У него одного  в  эскадроне
был самовар. В дни затишья мы  пили  с  ним  горячий  чай.  Нас  потрясали
одинаковые страсти. Мы оба смотрели на мир, как на луг в мае, как на  луг,
по которому ходят женщины и кони.

ondulin  косвенно напомнил

Вот уж кого Б-г поцеловал так поцеловал...

Взял у Мухина im_foto 

фото стырил у [Bad username or unknown identity: Игоря Владимировича]
Как я придумал общенациональный праздник

История такая.
1991 год. Редакция газеты "Вечерняя Москва" Идет четвертый месяц победившей демократии. Мы, окрыленные новыми перспективами кагбэ открывающимися перед страной, четвертый месяц бухаем по-черному.
Бухали мы и при Советской власти нехило, но теперь тираж взлетел до звезд, и мы, раньше бухавшие под гнетом тоталитарного режима, освободившись от гнета, стали бухать как-то особенно неимоверно.
Главная распивочная редакции была еще при тоталитаризме загнагна в самую жопу мира, то-есть подальше от входа на редакционный этаж и кабинета главного редактора. Она образовывалась помещавшимися в одной комнате Отделом Культуры и Отделом Иллюстраций (это везде самые пьяные отделы), и примкнувшим к ним Международным отделом, под руководством Николая Николаевича (Коки) Белоусова. В международный отдел "Вечерки" набирались проштрафившиеся по пьяной линии дипломаты. Кока был славнейший дядька, царствие ему небесное. Он копил  на старость книжный дефицит, получаемый по закрытым спискам, надеясь в тяжелую минуту сбыть его с добавкой, обеспечив и старость и свою внебрачную дочурку, которую любил без памяти. Когда тяжелая минута наступила, книги перестали быть кому-нибудь нужны.
Ну ладно, вернемся в распивочную.
Мы были архидемократической газетой горбачевского призыва, и только металлист Вова Кучеренко угрюмо шлялся по коридору, уже тогда призывая анафемы на голову Ельцина и компании.
Надо сказать, что после сдачи номера в распивочную заходила практически вся редакция, поскольку в редакции работают журналисты, а журналисты независимо от ранга любят выпить. А мы еще попеть любили. Особенно военные песни.
И вот сидим мы, разлили какой-то спиртосодержащий напиток типа "Распутин", заводим про броню, которая крепка, а к нам заявляется зам. главного Юрий Иванович Казарин. Принимает на грудь, а Валера Чаава давай ему актуализировать тему, которую мы тут обсуждаем:
- Юрь Иваныч, завтра ведь седьмое ноября, как-то отметить надо.
- Надо, соглашается Юрий Иваныч, понимая, что выстрелить с революционной темой в тогда еще яро-демократичесской газете жуть как куртуазно. - но как? - Было видно, что сочинять очередную противокоммунистическую агитку Юрий Иванович не хочет.
И тут меня осеняет - А если вспомнить, то это ведь годовщина исторического военного Парада 1941 года! Давайте расскажем про это...
И, Юрий Иванович, хлопнув еще пятьдесят на дорожку, убежал утверждать первополосный материал на завтра. И вышла газета с гордой первой полосой, по которой ехали танки, и сибиряки шли умирать в белоснежные подмосковные поля.
Мы были, кажется, единственной газетой, которая выступила песли уж не против, то по крайней мере перпендикулярно тогдашней генеральной линии.
А теперь вот, танки уже не первый год ходят по брусчатке.

... А знаешь, все еще будет...